Современная японская новелла 1945–1978 - Страница 120

120

Молочно-мутный рубин впитывал солнечные лучи, и на задней, округлой его стороне горела звездочка. Нежный розовый цвет, густой и глубокий, был сама чистота. Оправить этот камень мелкими бриллиантами и приколоть Ёко на грудь — пожалуй, ей пойдет, размышляла Масаё. Все равно он только молодым к лицу. Девчонка надерзила: «На что мне слишком долго быть молодой». Может быть, подарок на нее подействует. Ёко была для нее чем-то вроде приемной дочери. Масаё не пожалела бы для племянницы камня ценой в восемьсот тысяч иен, но мысль о том, что ей самой этот камень уже не пригодится, а Ёко молода и ей он подойдет, была невыносима. И даже не позавидуешь: кто завидует родным?

Когда горничная навела порядок в комнате Ёко и вернулась, Масаё собиралась уходить. Сбросив пурпурный халат, она надела длинное нижнее кимоно из полупрозрачной переливающейся ткани, бледно-желтой с красным отливом, за которым последовало голубовато-серое верхнее кимоно с мелким узором цвета морской волны. Пышная европейская нарядность сразу сменилась изысканной строгостью. Горничная уже не впервые наблюдала, как одевается Масаё, но каждый раз приходила в восхищение.

— Я вернусь только вечером, подай обед для Ёко.

— Слушаюсь. Счастливого пути.

Масаё изящно повязала поверх кимоно широкий пояс оби с красным рисунком на белом фоне и спустилась к выходу на автоматическом лифте. На улице щедро, хотя и нежарко сияло летнее солнце. Выйдя к проезжей части и остановившись в ожидании такси, она достала кружевной платочек и не успела поднести его к лицу, как проходивший мимо мужчина с заинтригованным видом оглянулся, возможно, потому, что кругом разнесся сильный аромат «Герлэна». Масаё подняла руку, остановила такси, а он, не сбавляя шага, все продолжал оборачиваться на нее, пока она не уехала. Вероятно, облик отлично сохранившейся и явно многое повидавшей красивой старухи производил странное впечатление даже на прохожих.

— Куда ехать?

— Нихонбаси. Помедленнее, пожалуйста.

Водитель деловито орудовал баранкой. Он был молод. На нем была опрятная голубая рубашка с открытым воротом, очевидно, форменная. Длинные волосы застилали ему глаза: надо полагать, работа и развлечения не оставляли времени на парикмахерскую. В зеркале заднего вида отражалось его лицо, довольно симпатичное, но чересчур неухоженное, и Масаё, не удержавшись, спросила:

— Молодой человек, вам сколько лет?

— А сколько дадите?

— Ну, двадцать два, двадцать три примерно.

— Ой, что вы!

— Неужели меньше?

— Да нет, двадцать шесть.

— A-а… Извините.

После этого Масаё умолкла и забыла, что собиралась посоветовать ему сходить постричься. В молчании она доехала до Нихонбаси и сошла. С некоторых пор она увлекалась отгадыванием возраста людей, и ей было досадно, что сегодня она так ошиблась, но дело было не только в этом. Двадцать шесть лет было Дзиро Тоояме, когда он ушел.

В подземных этажах универмага Марудзэн есть дорогой ресторан, где и днем кажется, будто сейчас вечер. Масаё взглянула на часы: у нее в запасе оставалось еще много времени. Она зашла туда и заказала свежего фруктового сока.

— Обязательно добавьте лимон.

В ожидании напитка она достала из сумки маленький бумажный сверток. Это был тот самый рубин. Масаё собиралась отнести его к ювелиру вместе с другими заказами и сделать брошь. Подарить его Ёко или нет, она еще не решила. Она развернула белую тисненую бумагу; камень был здесь другого цвета, чем дома, на балконе, он приобрел холодный красно-фиолетовый оттенок. Масаё сразу поняла, что виной тому горящие в ресторане люминесцентные лампы, но в этом все-таки было что-то неприятное. Ей подумалось, что женщинам не следовало бы мириться с таким освещением: оно губит и румяна, и губную помаду. Правда, скажут, что кожа при этом свете выглядит лучше, чем при желтых лампах накаливания, и в конце концов выходит так на так, но Масаё придерживалась старых взглядов и была убеждена, что румяна занимают среди прочей косметики особое место: они оживляют.

Принесли сок, она опустила соломинку в стакан, чуть отпила и тут же ощутила во рту эту вечную приторность. Очень аппетитно, но отнюдь не полезно для внешности. В соке было много сахара и искусственного сиропа. Что за день сегодня, — забыла предупредить официантку, чтобы не клали сахар.

На третьем глотке она поняла, что пить не станет. Заказывать снова не хотелось. Масаё почувствовала, что начинает раздражаться, и, чтобы взять себя в руки, пошла в туалет. Она надеялась, что с помощью воды и одеколона удастся смыть с себя дурное настроение. Масаё была уверена, что, сохраняя спокойствие, человек сохраняет молодость, и следовала этому правилу вот уже два десятка лет. Бессонница и раздражительность — главные враги красоты.

Сделав все, что нужно, она задержалась перед зеркалом и основательно надушилась сквозь прорезь кимоно. Пока она поправляла воротник, все тело начало источать благоухание. Масаё принялась за тщательную доводку косметики. Возиться перед зеркалом с собственным лицом представлялось ей самым приятным занятием. Не то что Ёко, — та убегала, едва успев умыться. Всюду, где было зеркало, Масаё должна была посмотреться в него. А посмотревшись, должна была накраситься.

В туалете она пробыла долго. Надо было спешить. Выйдя из ресторана, Масаё торопливо перешла улицу и через пять минут уже входила в скромную с виду лавку ювелира. За неброским фасадом располагалась старинная фирма, ведущая надежную торговлю. В магазине стояла тишина, покупателей не было видно. В глубине помещения сидел молодой продавец; он заметил Масаё, но не встал, а лишь поклонился. Масаё, в свою очередь воздержавшись от покровительственной улыбки, прошла мимо него во внутренние комнаты. Там, в специальной приемной для крупных заказчиков, ее уже ожидали владелец магазина и мастер.

120