Современная японская новелла 1945–1978 - Страница 124

124

Остальные рыбки уже давно вызывали тревогу, было заметно, что им не по себе; барбусы же погибли мгновенно. Масаё вынимала рыбок сачком, и они окончательно переставали понимать, что происходит.

Она разводила рыбок уже почти три года, но все это время ей помогал наставник; если рыбки заболевали, он обнаруживал это немедленно, и все шло хорошо. Бывало, конечно, что какие-нибудь рыбки заболевали и умирали, но чтобы все аквариумы сразу за одну ночь охватил ихтиофтириас — такого еще не случалось. Впрочем, нет, вовсе не за одну ночь. Если бы она была внимательнее, болезнь можно было бы предотвратить еще три-четыре дня назад.

Все кастрюли и банки были мобилизованы на кипячение воды. Пока вода остывала, Масаё встревожилась за жемчужных гурами: рыбки явно мучились. Потом и ярко разукрашенные в золотую и синюю полоску зебры-данио стали терять чувство равновесия. Петушки, обессиленно выпучив хищные глаза, начали опускаться на дно и цепляться за гальку.

— Доброе утро.

— А, это ты. Налей сюда воды. Скорей. Поставишь на плиту. Потом пойди в аптеку и купи сернокислого хинина.

— Сернокислого чего?

— Хинина. Если нет, можно красной настойки. Быстрей, быстрей.

На охлаждение воды ушел весь лед из холодильника. Масаё решила измерить температуру воды, сунула в нее градусник и загнала ртуть на самый верх. Горничная принесла настойку и тут же была отправлена за термометром.

Тазики, блюда, вазы — все сосуды, какие были в доме, пришлось вытащить из кухни и расставить на полу в комнате Масаё. В них остывал кипяток. В аквариумах в красной от настойки воде беспокойно плавали рыбки.

— Ух ты, что творится! — вырвалось у Ёко, когда она заглянула в комнату. Возглас был не столько испуганный, сколько заинтересованный.

— Барбусы погибли. Ох, и гурами тоже!

— А что случилось, заразились чем-то?

— Да. Видимо, ихтиофтириас.

Ёко, не выказав к болезни рыбок особого интереса, потребовала у горничной завтрак.

— Вчера так напилась, а сегодня хоть бы что. Голодная только очень, наверно, потому что не ужинала. Поскорей, ладно?

— Понимаете, ваш завтрак еще не готов.

— Черт-те что. Рыбки, значит, важнее. Ну ладно. Обойдусь тетиными сухариками. Потерплю.

Горничная была занята: мыла освободившийся аквариум. Ёко, поворчав, сама достала молоко, масло, начала резать хлеб.

Раздался вскрик и звонкий грохот бьющегося стекла. Ёко задела широкую спину горничной, и огромный аквариум полетел на пол.

— Что еще у вас там такое? — взвилась Масаё.

— Простите, сударыня…

— Что «простите»? Что мне проку в твоих извинениях? Аквариум я ими не склею. Неужели не видишь, что я тороплюсь? И ты тоже, Ёко-сан, как можно быть такой невнимательной? Ну, не позавтракала бы разок, от этого не умирают.

Ёко вдруг взорвалась.

— А рыбки вот умерли?

— Да, ты же видела.

— И хорошо, что подохли! Что рыбки, что камни ваши: роскошь жуткая, а толку-то что? Пользы от них никакой. Пускай все подыхают, все равно никому не нужны.

Масаё побелела как полотно, у нее задрожали губы. Ёко пришло в голову, что она еще не видела тетю такой непричесанной и совсем без косметики. Смотреть на останки ее красоты было страшно. Ёко, затаив дыхание, проскользнула мимо тети, влетела к себе в комнату, сбросила ночную рубашку и стала натягивать первый попавшийся на глаза костюм. Сначала ей захотелось тут же навсегда уйти из этого дома, потом подумалось, что было бы жестоко оставлять и без того одинокую тетку; она то дрожала от страха, то снова закипала гневом и никак не могла прийти в себя.

Когда она выглянула в дверь, Масаё сидела на кровати с безучастным видом.

— Тетя, я пошла.

— A-а, счастливо.

Дверь закрылась, шаги пробежали по коридору. Масаё не прислушивалась, но слышала их, и ей вспомнился стеклянный рубин, сверкнувший на пальце Ёко. Поддельный камень, безусловно, шел ей, такой молодой. Он был на своем месте. Ёко не привыкла прощаться, когда уходила, и Масае поняла, что, заглянув к ней, девушка как бы просила прощения за недавнюю резкость, но она расслышала в словах Ёко и кое-что еще: желание поддержать и утешить старую тетку. Она ощутила это желание девушки всем своим телом.

Словно стряхнув с себя все происшедшее, Масаё поднялась. В воде, багровой от красной настойки, большая часть рыбок по-прежнему почти не подавала признаков жизни, и только маленькие гуппи почему-то были полны энергии: такие же смешные, как и всегда, они подрагивали хвостиками и все мельтешили, мельтешили перед глазами.

1959

СЁТАРО ЯСУОКА

ЖЕНА РОСТОВЩИКА

Помню тот день, когда я впервые пошел к ростовщику. Приятель научил меня, как это делается, и однажды вечером я переступил порог лавки, расположенной в глубине квартала. Когда, поднырнув под свисавшую с навеса бамбуковую штору, я отворил решетчатую дверь, меня охватило чувство, будто я совершаю страшный грех — я стану уже не таким чистым и непорочным, каким был до этого. На моем лбу будет выжжено клеймо: пропащий человек.

Сняв с руки часы, я положил их на дубовый прилавок.

Дали пятнадцать иен. Когда я выходил из лавки, приказчик и стоявший за его спиной мальчишка-рассыльный поклонились: «Спасибо», — я удивился.

В тот момент я никак не мог взять в толк, почему меня еще и благодарят, когда сами же дали мне деньги.

Не прошло и полугода, как я уже наловчился вести дела с ростовщиком, и теперь самоуверенно наставлял приятелей, к каким махинациям прибегать, чтобы избежать грабительских процентов, что и когда выгоднее всего закладывать.

124