Современная японская новелла 1945–1978 - Страница 171

171

Ясу приятно было это слышать, и она молча поклонилась. Разговаривать с Сога-саном на равных о Тобе — такое ей и в голову не могло прийти. Она встала.

— Вернетесь домой, отведайте этих сластей. Тоба их очень любил. Он и сакэ любил и сладкое. Мне присланы эти сласти в подарок, а теперь я хочу подарить их вам. Примите, пожалуйста. И платок оставьте себе.

Впервые после смерти Тобы у Ясу стало тепло на душе, и, не в силах продолжать разговор от нахлынувших на нее чувств, она поспешила уйти.

С этого дня к Ясу вернулась жизненная энергия.

Открыв настежь все двери, Ясу приводила в порядок дом, комнату за комнатой.

Аккуратно завернула в бумагу и в большие платки ветхие шерстяные одеяла, мягкие, как пух, старую одежду, пришедшие в негодность вещи, в том числе банные полотенца, которыми давно не пользовались. Цветочные вазы, чашки и разную мелочь сложила в картонный ящик. Все, что напоминало о Тобе, Ясу собрала в одно место, размышляя о том, что вот так сразу можно убрать все вещи, принадлежавшие человеку на закате его долгой жизни.

При мысли об этом Ясу охватывал ужас, а на душе становилось пусто. До вчерашнего дня все, начиная от чайной чашки и кончая очками, которые так и остались лежать, еще было нужно, а сегодня убрано за ненадобностью.

Со смутным чувством стыда и в то же время с жестокостью шаг за шагом предается забвению умерший.

За скорбь почему-то принимают стремление как можно скорее преодолеть душевную боль.

Убрав все без исключения вещи Тобы, Ясу пустыми глазами разглядывала следы собачьих лап в коридоре и пространство, в котором носились пушинки, оставшиеся после уборки вещей.

И на другой день, и на третий продолжалась уборка, с единственной целью: убрать все, что напоминало о Тобе. Ясу познакомили с арендатором, и она подписала контракт, подробно оговорив все условия. Положение Ясу было четко определено, как и ее место в покрытом татами углу комнаты рядом с кладовой, заставленном трюмо, платяным шкафом, узлом со спальными принадлежностями, углу, в котором едва можно было повернуться.

Еще не кончился дождливый сезон, а в конце недели уже стали приезжать целыми семьями и группами молодые служащие фирмы. Поварихой оказалась местная пожилая женщина, уже много лет выполнявшая сезонную работу и привыкшая к ней. Она не только убирала, делала покупки и варила рис, но еще и готовила разные сезонные овощные блюда. Она была приходящей, но часто засиживалась допоздна, ведя нескончаемые разговоры.

— Госпожа, значит, покинет этот дом? Такая жизнь ей не по душе?

Ясу с улыбкой принимала любопытство поварихи в отношении ее судьбы. Она как-то пришла к мысли, что единственный чудодейственный способ погасить чье-нибудь любопытство — это отвечать на вопросы так, как есть, ничего не скрывая.

Время, обманчивое, словно блуждающие огоньки, когда она старалась скрасить последние дни Тобы, мимолетное призрачное видение, символ молитвы, обращенной к богам или Будде, — этого не поймут те, кто не видел… Нет, не так. Повторяй им хоть тысячу раз «не так», бесполезно, раз им такое видение не являлось.

«Нет, не так» — без конца повторяла Ясу.

— Море я люблю больше, чем горы. В горах тоскливо, там нет воды… — Знакомая Ясу, служащая фирмы, сошла вниз и уселась перед Ясу. Днем, занимаясь в гостиной шитьем заказанного ей купального халата, Ясу беседовала с теми, кто сюда заходил.

— Вы сказали, чтобы на ужин приготовили рыбные блюда? Они здесь пользуются успехом.

— Все будет в порядке. Вы где живете?

— В Синкава. Неподалеку от Эйтайбаси.

Наливая чай, Ясу слушала, как рассказывает женщина о переменах в Токио за последнее время.

— Родные все поселились у реки. В Накадзу живет старшая сестра матери, в Цукуда — вторая тетка. Она хоть и видит море постоянно, а отдыхать хочет тоже у моря. Даже остров Цукуда сейчас соединился с Цукидзи.

— Вот как?

Ясу принялась подшивать подол халата. Оказывается, Цукуда перестал быть островом. В ее памяти почему-то сохранился снимок тамошней переправы. Где она станет жить, когда кончится сезон и дом этот уже не будет нужен? Не поселиться ли ей в нижней части города, где-нибудь в глубине переулка, в маленьком домике, где можно заняться шитьем? Ясу хотелось научиться шить таби и хаори, Тоба не раз ей об этом говорил. Вот и сохранится ниточка, связывающая ее с Тобой.

— А где примерно находится квартал Сага? — вдруг спросила Ясу.

— Опять же поблизости от Эйтайбаси. Прежде там было много оптовых торговцев.

Тоба как-то рассказывал ей об этих местах.

— Там жил дедушка. Ему было под семьдесят, а от дел он ушел еще до шестидесяти и жил там с красивой женщиной. Время от времени надо было доставлять в Сага коробки с едой, и по поручению матери я по субботам ходил туда вместе с человеком из магазина. Этот человек убирал садик и двор, был на посылках у деда. Я с удовольствием выходил в сад и заглядывал в дупло старого дерева гингко, украшенного симэ. Дупло было такое большое, что в него мог забраться ребенок, и пахло сыростью. Оно, видимо, шло до самых корней, где земля была бугристой.

«Там живет барсук. Положи туда что-нибудь съестное — и увидишь, что через некоторое время оно исчезнет», — говаривал дедушка, и я верил. Поэтому каждый раз, бывая у него, непременно заглядывал в дупло.

Дедушка и красивая женщина сидели в гостиной и либо лущили конские бобы, либо осколком стекла скоблили сушеного тунца. Или же пересаживали хризантемы в горшки, выстроившиеся в ряд, сушили на циновках гречишную шелуху, меняя набивку подушек. Жизнь здесь представлялась мне совершенно иным, полным удовольствия, миром. Были у дедушки, конечно, и другие дела. Хоть он и ушел на покой, но время от времени появлялся на людях и то брал на себя сбор пожертвований на храмовой праздник, то отправлялся в банк, то относил рис попавшему в трудное положение школьному другу, то ходил любоваться цветами в Хорикири или же встречался с любителями театра, в общем, каждый день что-нибудь у него было, но ради меня он всегда оставался дома. В тот день, однако, дедушки дома не оказалось, мне сказали, что он отправился куда-то неподалеку. Женщина, которую звали Тами, очистила для меня персик, я стал его торопливо есть и выронил. Персик скатился с галереи в сад. «Сейчас другой принесу». — «Если оставить персик в саду, придет барсук и съест». — «А ты веришь, что здесь есть барсук?» — «Ага». — «Я ни разу его не видела. Это что-то из дедушкиного детства». — «Тогда барсук этот очень старый». — «Как сказать… Может, его вообще нет?» Красивая женщина говорила чуть-чуть насмешливо, и мне стало жаль дедушку. У нее с дедушкой не такие отношения, как у меня, а какие-то другие, особые. Во мне шевельнулась ревность. Теперь, когда я достиг возраста дедушки, я понял, что он относился к той женщине по-отечески нежно, с участием, и что их отношения были выше обычных отношений мужчины и женщины.

171