Современная японская новелла 1945–1978 - Страница 173

173

После ухода женщин Ясу вышла в душный сад. Там ковыляла больная собака. Может быть, она скоро умрет и не придется никому ее отдавать? Даже не взглянув на Ясу, собака скрылась в темноте.

Что теперь осталось у Ясу? То, о чем она до сих пор пеклась, постепенно разваливается. И одно не нужно, и другое ни к чему. Ясу отчетливо видела, как безвозвратно уходит в прошлое ее прежняя жизнь.

Крупными каплями стал накрапывать дождь.

1973

КЁКО ХАЯСИ

ДВА НАДГРОБИЯ

Нежно-желтые гроздья акации покачиваются на летнем ветерке. Они густые, словно гроздья глициний, и легкие, как бабочки. Под деревом сидит Вакако. Волосы у нее распущены. Рядом маленькая девочка. В розовом платье. Ручки раскинуты, девочка мертва.

— Ну прямо куколка! Такая миленькая!

Вокруг рта роятся муравьи, в глазах копошатся черви. Щеки у малышки еще розовые, она улыбается, словно ее щекочут. Кожа шелушится, если потрогать ее пальцем.

Там, куда просачивается жир из разлагающегося тельца, земля чернеет и отдает блеском. Вдыхая испарения младенца, пышут прелестью гроздья акации. Дует ветерок. Шевелит тонкие волосы младенца. День ото дня тает младенец, источая аромат, уходит в землю, вливая силу в тяжелые гроздья белой акации.

Часто видит Цунэ этот сон. Ей нравится пухленькая Вакако. Нравится личико мертвого ребенка — точная копия Вакако.

На окраине города есть небольшая гора. Северный склон горы срезала взрывная волна, образовалась впадина. Южный склон, обращенный к месту взрыва, в неровных темных полосах. Так он обуглился в тот день под вспышками радиоактивных лучей.

Солнце обходит гору, и во впадине сгущается тень, и впадина тихо стонет на ветру. В августе, когда сбросили атомную бомбу, на северном склоне погибли десятки школьниц.

От них остались только кости, рассыпчатые, как сахарная вата. Поднявшийся в тот день ветер подхватил кости, и они с сухим шелестом соскользнули со склона. Легли во впадине маленькой горкой.

Месяц спустя там поставили надгробие из некрашеного дерева. Оно предназначалось Ёко, умершей в четырнадцать лет. Потом его окружило множество других. Это были памятники школьницам, которые, по слухам, находились на горе во время взрыва. Десятки надгробий теснились в маленькой впадине. И каждое, кренясь на сильном ветру, стонало на свой лад.

Среди них было и надгробие Вакако.

Вакако вернулась в родную деревню утром, через четыре дня после того, как на город N. сбросили атомную бомбу.

— Ва-ка-ко, ты? — по слогам произнесла мать, не выпуская из рук мандариновую ветвь. Пошатываясь, с бесстрастным лицом, Вакако появилась среди сверкающей зелени мандариновых деревьев, которыми была сплошь усажена гора, поднимавшаяся прямо от бухты. Из мандариновых зарослей выглянуло несколько лиц. Жители деревни. Равнодушно скользнув взглядом по загорелым скуластым лицам мужчин, Вакако отыскала глазами мать в ближайших зарослях, откуда раздался ее голос.

— О-Цунэ-сан, да скорее же, скорее! Это и впрямь Вака-сан, — подталкивала в спину Цунэ самая глубокая в деревне старушка.

Деревня, где жила Вакако, была в пяти ри от города N. Маленькая деревня за высокими горами, у небольшой бухты залива О.

Было в ней около семидесяти дворов и четыреста пятьдесят жителей, ни клочка ровной земли и горы, сплошь поросшие мандариновыми деревьями. Отец Вакако был старостой в этой деревне. Слухи о том, что город N. разрушен, жители погибли, и уцелел лишь котенок, донеслись сюда вечером того дня, когда сбросили атомную бомбу.

В тот вечер Цунэ сказала мужу, который, туго закрутив черные гетры, собрался в город на поиски Вакако:

— Хоть кости собери. Худенькой она была, как увидишь тонкие косточки, значит, ее.

Она протянула мужу фиолетовый шелкового крепа платок. Вести приходили только неутешительные: людный город N., в котором справляли один из самых больших в Японии храмовых праздников, невиданной доселе бомбой превращен в мертвый город.

Никто и не ожидал, что Вакако уцелеет. В тот день Цунэ была в саду — давала мужчинам наставления, как ухаживать за мандаринами, и она своими глазами видела гигантский огненный столп, напоминавший смерч. В пламени этого столпа, взметнувшегося высоко в небо, такая тоненькая, как Вакако, девочка, наверно, сгорела быстрее мотылька.

Цунэ свыклась с мыслью, что дочери уже нет в живых.

И вот Вакако без единой царапины стоит перед ней. Цунэ, глядя на девочку, все еще не могла поверить, что перед ней и впрямь Вакако.

По мандариновым садам разносится весть о благополучном возвращении Вакако.

— Неужели Вака-сан вернулась? — кричат мужчины.

— Ну да! — отвечает Цунэ, расплываясь в улыбке.

— Ранена? А Ёттян с ней?

— Нет, не ранена. Ёттян… с ней нет, — под стать мужчинам громко и радостно говорит Цунэ, поглядывая на Вакако.

Вакако устала. Ей в тягость и этот разноголосый шум, и прозрачно-восковое сияние солнечных лучей, и молодая крепкая плоть мандариновых плодов, и вообще все деревенское — пышущее здоровьем бытие.

— Давай быстро приготовим угощение и пригласим всех в гости.

Цунэ сжимает руку Вакако пальцами, красными от раздавленных гусениц, которые пожирают листья деревьев. Рука у Вакако холодная.

Цунэ, как она это всегда делала, когда Вакако была совсем маленькая, касается губами лба девочки. Лоб так и пылает.

— Ну как ты? Ты не ранена? — Цунэ, нахмурившись, ощупывает Вакако.

— О-Цунэ-сан, — тихо окликает ее старушка. — Эта бомба такая — от нее все умирают без единой ранки. Пока не поздно, покажи дочку врачу.

173