Тонкая сеть веером раскинулась в воздухе. Взлетев навстречу пылающему закату, она плавно раскрывается и опускается, колыхаясь вместе со стрекозами. Серебряные крылышки бьются о сеть, как маленькие рыбки.
— Дяденька, стрекозам больно будет — они же разобьются о свинцовые грузила, — беспокоится Сигэ.
— Им и в сети больно. Ну, бери скорее.
Сигэ, как кузнечик, кидается к сети. Судорожно подрагивают упругие, как струны пианино, тельца. Смотреть на умирающих стрекоз неприятно. Вакако закрывает глаза.
— Ёко умерла. — К неумолкающему голоску Сигэ присоединяется голос Ёсими.
Вакако, кажется, поспала минут пять. В комнате и в саду сумерки, пылающая заря блекнет. Сигэ все еще выбирает из сети красных стрекоз. Почти все ослабели: взлетев, не могут удержаться и падают наземь.
— Упокой, господи, ее душу…
Старушка, похоже, еще в соседней комнате. Слышно, как она шаркает по циновкам.
— Упокой душу? — Вакако привстала.
Неужели тело Ёко здесь, в доме? Затаив дыхание, Вакако заглядывает в соседнюю комнату. Но почему Ёко принесли на вершину холма, в дом Вакако? Дом Ёко внизу, у подножия. Что это Ёсими задумала? Верно, прослышала в городе что-нибудь о Вакако и Ёко.
— Да нет, бабуля, я специально принесла Ёко сюда, ведь Вака-тян тревожится о ней. И Ёко прежде всего захотела бы повидаться с Вака-тян. И не изменилась она ничуть. Какой была, бабуля, такой и осталась.
— Да, видно, судьба ее такая. Умрет хорошенькая девочка, так она и мертвая красивая. Ёсими-сан, дай хоть глазком взглянуть на Ёко.
— Нет. Девочку черви заели. Я завернула ее в белое полотно и принесла сюда на руках. Показывать не буду, — решительно отказывается Ёсими.
— Бедная ты, бедная! Твою Ёттян черви съели. Но не горюй, не ее же одну, — поди, там все мертвецы такие.
— Притомились вы, Ёсими-сан. Сейчас я разбужу Вакако, — говорит Цунэ в укор старухиному беззастенчивому равнодушию. Она тихо раздвигает фусума.
В узком пучке света лампы под маскировочным колпаком — бледное лицо Ёсими со стянутыми к затылку волосами. Лицо, пронзительное, как клинок, в жестком белом вороте черной одежды.
Целый день Ёсими бродила по выжженной равнине, искала Ёко, а ворот бел и режет глаза Вакако.
В стороне от лампы на створке ставен лежит под белым полотном Ёко.
Вакако упала лицом в постель.
— Ёсими-сан, дозволь взглянуть на покойницу. Сделай это ради старого человека. Жестоко обошлась судьба с Ёттян. Одна Вакако спаслась. Вот бы обе уцелели! Поменяться бы мне с Ёко. Я свое отжила.
Старуха двинулась к створке, на которой лежала Ёко, и увидела под москитной сеткой Вакако.
Смерть Ёко проняла старушку до слез. В деревне умирали примерно раз в десять лет. Либо от несчастного случая, либо от старости. Старухины друзья один за другим вымерли, и она осталась одна. Неумолимо надвигался и ее черед. Она боялась смерти. И вот ее, ожидавшую смерть со дня на день, опередила Ёко, которой всего только четырнадцать лет.
Старухе было жалко Ёко, но неожиданная смерть девочки принесла ей облегчение, — может, она отсрочит ее собственную.
И слезы ее, и скорбь были притворными. Так думала Вакако.
После возвращения Вакако старушка зачастила в их дом. Она расспрашивала о здоровье Вака-тян и, разглядывая неестественно бледную кожу девочки, гадала, когда та умрет. Смерть Вакако была уже близка. Деревня, радовавшаяся возвращению Вакако, готова была теперь проводить ее всем миром.
— Как Вака-тян и сказала, Ёко была в яме на горе. Умерла совсем одна, склонив голову на колени.
Тело Ёко окостенело. Под белым полотном будто винный бочонок.
— Значит, Вака-сан говорила это? Ну да, Вака-сан должна была знать, как она умерла. Женщина одна, говорят, видела, как девочки вместе бежали к горе, — сказала старушка, заглядывая к Вакако.
— И кто же это говорит? — строго спросила Цунэ.
— Да говорили — не то вчера, не то сегодня утром. Что-то запамятовала. — Старушка увильнула от ответа.
— Ёсими-сан, вы тоже это слышали? — спросила Цунэ, но Ёсими промолчала.
— Подняла я Ёко, а у нее со спины черви посыпались — прямо мне на колени и поползли вверх, как по Ёко. — Ёсими провела рукой по окостеневшей девочке, покрытой белым полотном.
— На то они и черви, Ёсими-сан. Понятие надо иметь. Война-то, наверно, надолго, — сказала старушка.
Вакако перебирала в памяти события того дня. Кто же их видел? По пути ей попался только один живой человек — мужчина, о которого она споткнулась. Да и он был почти мертв. Он еще попросил лекарство и тут же закрыл глаза. Будь он даже из их деревни, все равно он не дотянул до вечера. И она тогда была еще одна, без Ёко.
Остается сама Ёко. Так она умерла. Что она могла сказать Ёсими? Нет, никто ничего не знает.
Вакако угасала. День ото дня кожа становилась все прозрачнее, все явственнее проглядывали под глазами фиолетовые ниточки сосудов. Когда к ней обращались, она молча поворачивала голову. Заходил старый доктор Танака и все советовал есть свежие фрукты.
Вытянув иссохшие руки поверх летнего одеяла, Вакако лежала и смотрела в потолок.
— Ну что ты там видишь? — спросила Цунэ у Вакако, уставившейся в одну точку.
— Разводы на потолке напоминают лицо Ёко.
Через полмесяца на руке у Вакако появились красные пятнышки. Точки, похожие на укусы москитов или блох. Цунэ, не придавая этому особого значения, поскребла одно пятнышко ногтем. Оно лопнуло, вылез пушок в капельках гноя. Внимательно осмотрев девочку, Цунэ разглядела красные точки на обеих руках. Незаметно для Вакако она соскребла еще одно пятнышко. Под ним в гноящихся капельках жира был тонкий пушок, похожий на прелую траву.