Современная японская новелла 1945–1978 - Страница 202

К оглавлению

202

Дед сидел перед токонома. Он ждал.

— Я хотел бы, чтобы пришла жена дяди, — сказал Сиро.

Дед удивленно взглянул на него.

— Сейчас она принесет чай.

Сиро стал ждать. Он и дед сидели друг напротив друга и молчали.

Пришла жена дяди.

Поставив чай, она хотела уйти.

— С тобой тоже хотят поговорить, — сказал ей дед.

Она села у входа и взглянула на Сиро.

Сиро стал рассказывать. Не дослушав его, она встала и вышла, зажимая рот рукой.

Дед сидел неподвижно. Когда Сиро кончил рассказывать, он прошептал:

— Вот ведь как! А он сказал, что поедет на обследование…

Тут из дальней комнаты донесся нечеловеческий вой. Этот прерывистый звериный вой издавала, наверно, жена дяди.

— Где это старуха запропастилась? — прошептал дед, поднимаясь.

И на глазах Сиро он стал валиться с дзабутона, руки его бессильно уперлись в пол. Сиро поднялся было, чтобы помочь ему, но старик махнул рукой, отстраняя его. Этот жест скорее отвергал помощь Сиро, чем означал, что с ним все в порядке.

Сиро не одобрял свою мать. Не чувствовал он и ненависти к деду за то, что тот плохо относился к нему. Он стал наконец понимать, что в этом мире есть человеческий огонь, который пылает, несмотря на добро и зло, красоту и безобразие.

1976

КЭЙДЗО ХИНО

ВОЗДУШНЫЙ САД

В том году снег снова выпал уже в конце зимы, когда у душистой дафны на веранде появились почки.

Снег проникал на веранду сквозь решетчатую ограду. На полу вдоль ограды стояли горшки с разными растениями, которые Горо привез сюда со своей родины, из Хиросимы, выкопав их в саду возле старого дома. На листьях одного из этих растений — вечнозеленого кустарника — отпечатался контур ограды. Все растение было припорошено белыми хлопьями, но в тех местах, где железные прутья преграждали путь снегу, параллельными линиями тянулись узкие зеленые полосы.

За исключением дафны, жасмина и тернстремии, Горо не знал ни одного растения. Он только привез их, а все остальное — покупку горшков и земли, а также уход за ними — взяла на себя жена.

Как ни удивительно, Кёко со всем пылом ухаживала за этими неприхотливыми кустами, хотя в силу своего характера любила броские, яркие цветы. Некоторые растения, не цветущие, она купила сама. «Цветы быстро осыпаются, а этим кустикам ничего не делается», — как-то сказала Кёко, чем озадачила Горо. Уже десять лет женат он на этой женщине, родившейся в другой стране, но до сих пор не может ее понять.

Веранда у них такая же, как и в других многоэтажных домах неподалеку от центра: полтора метра в ширину и четыре в длину; постепенно все пространство оказалось почти полностью занятым горшками с растениями — большими и малыми, и хотя среди них не было ни одного высотой более метра, впечатление создавалось такое, будто на веранде вырос маленький лес.

Он отлично дополняет вид, открывающийся с седьмого этажа дома, где они живут, расположенного на краю Мэдзиро. Прямо под окнами проходит недавно построенная государственная скоростная дорога, которую принято называть «Дзюсанкэн доро». Чуть дальше, за принадлежащей компании «Сэйбу» железнодорожной линией, по которой следуют поезда в Синдзюку, находится довольно большой участок с подземными очистительными сооружениями для сточной воды. С противоположной стороны выстроились многоэтажные серые здания, тянущиеся от Синдзюку до Тояма. И наконец — небо. По существу, небо составляет большую половину открывающегося из их окон вида, и веранда кажется плывущим в воздухе зеленым островком.

Конечно, в эту пору даже на вечнозеленых кустарниках листья темнеют и приобретают коричневатый оттенок, но на фоне белого неба, в тех местах, где балюстрада преграждает путь снегу, они выглядят даже свежее, чем летом.

Снег, начавший падать около полудня, все усиливался и к вечеру повалил тяжелыми крупными хлопьями. Все звуки, кроме лязга цепей, надетых на шины автомобилей, который время от времени доносился с шоссе, тонули в толще выпавшего снега, растворялись в каком-то величественном беззвучии.

Горо стоял у окна и, словно завороженный, смотрел, как выхваченные из темноты электрическим светом снежинки, похожие на подпрыгивающих крохотных человечков в белых одеждах, возникали из вечернего сумрака и одна за другой опускались в лес на веранде.

— Давайте впустим белок! — вдруг спохватился Рюта, их единственный сын, которого недавно отдали в детский сад. — А то ведь замерзнут.

Голос сына вывел Горо из забытья. Веранда выходила на южную сторону, и всю первую половину дня ее заливало солнце, — даже среди зимы они выставляли туда клетку с белками. Сегодня с утра тоже светило солнце, хоть и неярко, и Горо, как обычно, выставил клетку на веранду рядом с лесом растений, а потом забыл о ней. С плохо скрываемой тревогой он ответил сыну:

— Наши полосатые белки родились на Хоккайдо и не боятся холода, — поспешно открыл стеклянную дверь и вышел на веранду. В лицо, обжигая холодом, полетел снег.

Снег немилосердно хлестал по проволочной клетке. Он проникал даже в пластмассовые посудины для воды и корма. Бедные зверьки! Они, наверное, забились в ящик, выстланный мелкими клочками газетной бумаги, и дрожат от холода.

Как только Горо взялся за ручку и приподнял клетку, дверца, в которую сверху просовывают корм, неожиданно хлопнула. Дверца эта запиралась при помощи небольшой проволочки, изогнутой в форме буквы S, и когда белки, подойдя к кормушке, вдруг резко поднимали головы или делали еще какое-нибудь порывистое движение, этот запор иногда сдвигался, и клетка оказывалась открытой изнутри. Горо почувствовал неладное.

202