Современная японская новелла 1945–1978 - Страница 52

— Нет, «Сан-Франциско кроникл»!

— Но здесь есть кое-что, что мне хочется прочитать…

У нее такой вид, будто она вовсе не слышит его слов. Быстро схватив понравившуюся ей газету и повелительным тоном бросив мужу: «Заплати!» — она вышла из комнаты, грациозно виляя задом.

Капитану было досадно, а я, принимая у него доллар и подавая семьдесят пять центов сдачи, прямо-таки ошарашена внезапно осенившим меня открытием, ибо я обнаружила, что в этих супругах, даже когда они ссорятся, есть нечто поразительно общее, гармоническое, а именно — ни он, ни она ни за что в жизни не скажут: «Давай купим обе газеты!»

Народ-победитель и… экономия двадцати пяти центов! Это сочетание достаточно забавляло меня известное время. Минуту назад, когда миссис Линч вошла в комнату, я прямо поразилась, насколько она изысканнее, чем, скажем, жена японского парикмахера… Но после недавней сцены невольно думаешь, перефразируя слова Роуза: «Парикмахер останется парикмахером, в какую бы страну ни приехал!..»

Тут я вспомнила, что не положила на место «Бостон глоб», от которой капитану пришлось с таким неудовольствием отказаться. На стойке газеты не оказалось, по другую сторону стойки она тоже вроде бы не упала… Решив, что, может быть, я машинально уже положила ее на место, я уткнулась с головой в шкаф и стала пересчитывать лежавшие на полке газеты, но, сколько ни считала, одного экземпляра явно недоставало.

В то время как я, с головой зарывшись в пыльном шкафу, считала газеты, мой слух внезапно уловил чьи-то шаги. Кто-то осторожно, тихонько, вышел из нашего Бюро, но, очутившись за дверью, пустился бегом.

Я выскочила из-за стойки и увидела в коридоре удиравшую со всех ног девочку лет одиннадцати — двенадцати в синих штанишках и красной рубашке, в руке она держала что-то похожее на газету. Я громко позвала Роуза. Он глянул вслед убегавшей.

— Вот сволочь! Это Джанетт! Опять она за свое!

— Кто это? Кто эта девочка?

— Дочка капитана Линча… Пошли, Намико! — крикнул Роуз и, перебирая длинными ногами, присвистнув, как охотничий пес, бегом пустился по коридору. Мы оба знали, куда бежать. Семейство Линч, несомненно, направилось в комнату отдыха играть на бильярде. Когда мы добежали до того места, откуда уже виднелись все три фигуры, Роуз остановился, несколько раз стукнул рукой в лубке по правой, здоровой, и с победным видом выпятил грудь:

— Ну, теперь мой черед!

— Будешь драться? — спросила я, изобразив в воздухе удар кулаком.

— Ладно, увидишь… Обязательно отниму! — самоуверенно бросил он, подошел к размахивавшему кием капитану так близко, что почти надвинулся на него грудью, и, сделав вид, что ведет интимный разговор, как мужчина с мужчиной, свирепо прошептал прямо в бульдожье ухо:

— Твоя дочка сперла газету… Платить будешь?

Капитан не ответил, но, бросив взгляд на дочь, по-видимому, убедился, что Роуз не лжет. Наступила пауза. Пять секунд… Десять секунд…

— Газету можно вернуть, — наконец сказал капитан.

— Угу. Можно.

Капитан молча вырвал из рук дочки газету, «Бостон глоб» — по иронии судьбы мелькнули перед его глазами крупные буквы заголовка.

«Уж теперь-то он, несомненно, купит газету, хотя бы ради собственного престижа…» — подумала я. Но вся эта сцена не задела капитана, даже в той степени, в какой я, посторонняя, забавлялась при виде этой живой комедии. Он сунул газету Роузу так же непринужденно, как подал бы ее обронившему газету владельцу, и, повернувшись к бильярдному столу, снова совершенно спокойно взялся за кий. Даже в этой ситуации он не собирался истратить на газету двадцать пять центов.

Зато Роуз на свой лад наслаждался победой. Пройдя несколько шагов, он вдруг оглянулся и громко окликнул дочку Линча, единственную из всех ошарашенно, с надутой физиономией смотревшую ему вслед.

— Эй, Джанетт! — весело крикнул он. — Вот вернешься в Америку, там тебе бесплатно будут давать газеты и все такое прочее сколько влезет!.. — и, в восторге от своей реплики, здоровой рукой помахал в воздухе газетой «Бостон глоб».

На следующий день опять была экскурсия по тому же маршруту. Дзюн-тян куда-то скрылся и в Бюро не показывался, поэтому Сакагути-сан велел мне взять с собой Роуза. Я была недовольна — зачем он мне, однорукий? Как же он будет грузить провиант в автобус? Но Роуз, в восторге от перспективы проехаться куда-нибудь на прогулку, знай себе, напевает «Песню об Эллен Келлер» — слова ему непонятны, но мелодию он запомнил, ведь ее поют повсюду в отеле, — и теперь он мурлычет ее без слов.

Все обошлось без происшествий, не то что в прошлый раз, и, следовательно, экскурсия была самая мирная и неинтересная. Вот только удивительно, что, когда мы проезжали плато Сэнгокухара, Роуз, глядевший в путеводитель, спросил меня, точь-в-точь, как недавно спрашивал Дзюн-тян:

— Как сказать по-японски «Плато Сэнгокухара расположено значительно ниже уровня воды в озере…»?

Парень он беспечный и отнюдь не собирается записывать мой ответ, поэтому я сама написала ему на клочке бумаги латинскими буквами: Kogen-no hana wa mizuumino ashimoto de saku-no des, и он с самым серьезным видом несколько раз повторил эти слова вслух. Месяца два назад бой в столовой научил Роуза, что местоимение «я» по-японски произносится «тин», и он прославился на весь отель, потому что расхаживал повсюду, с важным видом твердя: «Мое величество любит суси!» Вот и теперь — когда-нибудь он вернется в Америку, в город Остин, в штате Техас, где белое солнце ослепительно сияет над огромными, в рост человека, кактусами, откроет там парикмахерскую и, выдавая себя за глубокого знатока Японии, может быть, будет учить своих клиентов фразе «Kogen-no hana wa»… К тому времени он уже несколько повзрослеет и, тщательно прижимая горячую, благоухающую одеколоном салфетку к подбородку клиента, возможно, скажет: «Это было летом тысяча девятьсот сорок восьмого года… В Японию приехала госпожа Эллен Келлер… Я был в то время молодым унтер-офицером…» и т. п.