— И не стыдно тебе, а? Младший брат за тебя дерется, а ты, значит, стоишь и смотришь.
Отец никогда не повышал голоса. Однако слова отца больно задели его. До сих пор ему тягостно было вспоминать печальный взгляд отца.
А теперь на него глядела Тамиэ, и он снова почувствовал себя таким же жалким, как тогда, в детстве. Она глядела на него, и всевозможные житейские мелочи, бессознательно отложившиеся в памяти, начали выстраиваться перед ним в холодном беспощадном свете, обретая связь и смысл.
— У тебя нет своей воли. Ты боишься решать сам. Помнишь нашу с тобой поездку? Ты тогда очень хотел меня поцеловать. Я же видела. Потому и предложила пари. Я думала, тогда ты на что-нибудь решишься. А ты не смог. Теперь я сюда хожу, пью виски, вроде мы живем с тобой, вроде и нет. Отчего б тебе не сказать: переезжай ко мне? Если я решу переехать, ты согласишься, но сам ведь не скажешь. В тебе все время сидит какой-то другой человек, и ты ничего не можешь сделать, пока он не согласится. Есть в тебе это. Хочется тебе, а не можешь, пока кто-нибудь все не устроит, а ты тогда скажешь: так уж вышло. Вот ты какой.
Не зная, что отвечать, он машинально ковырял палочками рыбу. Она давно утратила всякую форму и превратилась в белое крошево. Он ворошил концами палочек собственную душу. Тамиэ замолчала. Он ощущал на себе ее пылающий взгляд.
— Я тебе столько всего наговорила, а ты даже ответить не можешь как следует.
— Что ж отвечать, ты все правильно сказала, — подавленно отозвался он.
— Да неправильно! Неправильно! — горько воскликнула Тамиэ. — Почему ты не сердишься? Я хочу, чтобы ты рассердился на меня. Ну рассердись же!
Он посмотрел на Тамиэ. Она отвернулась и встала.
— Пьяная я совсем. Задаваться начала. Пойду на работу. А то еще что-нибудь наговорю.
— Наговори. Ты все правильно говоришь.
Она молча надела пальто. «Наверно, больше не придет», — подумал он. Они жили вместе так мало, но так хорошо. Неужели он ее теряет?
— Когда ты придешь?
— Не знаю.
— Я буду ждать.
Подойдя к двери, она взглянула на него.
— Сегодня приходил Кэндзи. Незадолго до того, как ты вернулся.
— Кэндзи?
— Увидел меня и страшно удивился. Спросил, что я здесь делаю. Я сказала, что живу с тобой.
— Тогда он оглядел всю комнату, мрачно так, и тут же ушел. Хлопнул дверью.
Так вот что произошло. Вот почему Тамиэ так рано принялась за виски. Ему нетрудно было представить себе, как изумился брат, когда обнаружил здесь Тамиэ. Он просто видел, какое у него было выражение лица, когда он с ней столкнулся.
— Сказал он что-нибудь?
— Ничего. Но я сразу поняла, что он думает.
— Ладно, бог с ним. Не касается его, что у нас с тобой.
Тамиэ насмешливо улыбнулась:
— Это верно. Не касается.
Она повернулась и вышла из комнаты. Ее слова еще долго звучали в углах комнаты насмешливым эхом.
В этот вечер Тамиэ не вернулась. На следующий день, едва закончив работу, он поспешил домой, но в комнате все было так же, как утром. Он рухнул на стул и опустил голову. Уже стемнело, а он все сидел в той же позе.
— Родился, родился! — раздался возглас за окном. Голос принадлежал пожилой женщине.
— Правда? — откликнулся молодой мужской голос. Послышались тяжелые нетвердые шаги, удалявшиеся в глубину переулка. Там был родильный дом. Похоже, что родился человек. Но до чего же равнодушный голос у этого парня. В нем не было не только радости, но и вообще никаких эмоций. Мысли Микио были полностью заняты пропавшей Тамиэ, но от короткого разговора за окном он вздрогнул. В глазах замельтешили сыплющиеся с неба белые пылинки. Они вздымались ветром с гор и непрерывно падали вниз, покрывая все вокруг. И крыши домов, и деревья, и молодые всходы на полях — все было одето этой белой пылью. В его давних воспоминаниях эта пыль была везде. Откопанный труп человека тоже был весь в такой пыли. «Она и сейчас падает на меня, — подумал он. — Я пытался уйти от нее, но она падает у меня внутри. Она падает между мной и Тамиэ, отдаляя нас друг от друга. Что же все-таки это за пыль?»
В дверь постучали. Он вскочил. Это, конечно, она.
— Что это ты сидишь в потемках?
Он рывком открыл дверь, в полутемном коридоре чернела фигура высокого человека.
— Как, это ты?
Он зажег свет. Кэндзи, словно ослепленный, сдвинул густые брови.
— Может, присядешь? Что стоишь?
— Ага. — Кэндзи бросил на котацу кожаные перчатки и тяжело уселся.
— Что это ты в такое время?
— Хочу с тобой кое о чем поговорить. Вернее, хочу спросить, что у тебя на уме.
— У меня на уме? — Он машинально нашарил сигареты и закурил.
Кэндзи, плотно сжав губы, не мигая глядел на него. Взгляд у него был точно такой же, как у покойного отца.
— Выпьешь? — Он потянулся за виски.
— Что думаешь делать со школой? — не ответив на его вопрос, спросил Кэндзи.
— Со школой? Думаю бросить. Я не собираюсь, как ты, в университет, на что мне аттестат.
— Не пойму я тебя. Почему ты так решил? Ты же сам требовал, чтобы я шел в школу.
— Ты — одно дело, я — другое. Ты в мои дела не лезь. Захочу — опять буду ходить.
— Я считаю, тебе нужно учиться дальше. Но если не будешь, ладно, обойдемся и без этого. Я хочу спросить, что у тебя на уме? Почему ты так одичал?
— Одичал?
— Ну, плюешь на все на свете. Разве нет? Матери денег не посылаешь. Если бы не мог, тогда ладно. Но ведь можешь. Просто не хочешь больше.
— Мать же работает. Живут они вдвоем с Нобу, так что должно хватать.
— Ничего подобного. Мы обещали посылать деньги. Нобу нужно учиться в дневной школе. Для того и обещали.